Подростком Чингиз Айтматов убежал из дома — интервью с братом писателя Ильгизом

— Здравствуйте, Ильгиз Торекулович! Очень приятно, что вы пришли к нам в студию. Как вы себя чувствуете? 

— Не очень хорошо — возраст все же дает о себе знать, ведь через 3 года мне будет уже 90. Последние 2-3 года мое здоровье не очень устойчивое, тем не менее стараюсь себя "эксплуатировать": работаю в Академии наук, Институте геомеханики и освоения недр. В молодые годы я был президентом Академии наук, 30 лет — директором Института геомеханики. В общественных делах тоже не такой активный, как раньше.

— Последний день рождения, насколько мне известно, вы не отмечали из-за того, что неважно себя чувствовали. А внуки и другие родственники приезжали к вам с поздравлениями?

— Дочь, сын и внуки поздравили. Мы накрыли стол, пообщались. Думаю, как потеплеет и самочувствие улучшится, можно будет собрать самых близких и отметить день рождения. 

— Но выглядите вы бодрячком. 

— Внешне, может, и выгляжу так, но энергия и силы уже не те. Я, например, давно не употребляю спиртные напитки. 

— Вы никогда и не курили, наверное.

— По молодости с друзьями было дело, когда отмечали праздники. Но сейчас не курю. Я стараюсь сохранять энергию, интересуюсь своими научными проектами, сотрудниками, управлением. 

— Можно узнать, каким было детство сына "врага народа"? Наверняка оно отличалось от детства других детей. 

— Детские годы были непростыми. В 20-30-х годах отец работал на руководящих должностях на юге республики. Тогда наша семья жила нормально. Затем отца направили в Москву в Институт красной профессуры. Он был не просто идеологическим и административным работником, но и культурным, образованным человеком. Отправили его в Москву, чтобы он там готовил идеологических работников для страны. Там учились представители разных республик. Мы туда приехали в 1935 году. Слушатели тоже жили с семьями в Москве в большом общежитии в центре. Дети тесно общались с представителями разных республик. Языком, объединяющим нас, был, конечно же, русский. Мы часто ходили в кино и вообще хорошо проводили время.

— Я читал ваше интервью. Вы говорили, что в 12 лет были почтальоном в своем селе и с вами часто происходили какие-то истории. Вас даже наградили после войны. Можете рассказать об этих историях?

— После ареста отца в 37-м мы приехали в его родное село Шекер в Таласской области. Общежитие, в котором мы проживали в Москве до отъезда, быстро начало пустеть. Она за другой начали исчезать семьи, началось время сталинских репрессий. Тех, кто учился в Институте красной профессуры, стали исключать из партии, после этого их арестовывали, а семьи отправляли в Сибирь. Вскоре тучи начали сгущаться и вокруг нашего отца. Чтобы мы не оказались в Сибири, он срочно отправил нас в Шекер, где мы прожили один год. В то время мне было 7 лет, а Чингиз уже окончил в Москве два класса. Тогда в Шекере была трехлетняя школа, Чингиз пошел в третий класс. 

Сразу, как приехали в Шекер, мама написала заявление в райком с просьбой разрешить работать в райцентре Кара-Бууринского района. Ей сразу отказали. Даже сказали, чтобы она отдала нас в детский дом, а сама шла на все четыре стороны. Она пошла в райисполком, где председатель заявил то же самое. 

Мама вышла из его кабинета в слезах, но человек, который тоже сидел в кабинете, сказал, чтобы она подождала его в приемной. Это был немец по фамилии Дзюдорман. Через время он вышел, сказал, что является заместителем председателя райгоскомитета по заготовкам сельхозпродукции, и предложил маме работу учетчика. Даже обещал обеспечить жильем. 

— То есть, получается, он спас вашу семью?

— Да. Мы тогда переехали в Кировку, и там нам выдали 2-комнатную квартиру в одноэтажном общежитии, где жили сотрудники райгоскомитета по заготовкам. 

— Получается, тот немец сжалился над вашей семьей? 

— Он работал заместителем председателя этого учреждения. Наша мама была грамотной, а таких людей в то время было мало. Возможно, он сжалился или же решил воспользоваться моментом, чтобы у него был хороший работник. 

— Вы помните отца? К тому моменту он еще был жив?

— Конечно помню. В то время, когда мы жили в Кировке, шел уже 38-й год. Отца уже не было в живых: его расстреляли. Но мы об этом узнали через 20 лет…

— То есть тогда вы не знали о его судьбе?

— Нет, не знали. Мама через два года после того, как официально стало известно, что отца арестовали в Москве, обратилась в госорганы с просьбой сообщить о его судьбе. Ей только через два года сообщили, что Торекул Айтматов умер 8 ноября 1938 года, место и причина смерти неизвестны. Вот такой вот официальный ответ. Судьбы людей решала "тройка" по документам, которыми она располагала. На каждого человека отводилось 20 минут. Решение принимали сразу. 

— Кто входил в эти "тройки"?

— Представители соответствующих московских госорганов. 

— Вы помните день, когда мать узнала о смерти мужа? Насколько я знаю, об этом вам объявили через два года после его ареста, а причину смерти сказали только через 20 лет. 

— Да, так и было. Я в 50-х годах учился в Москве в аспирантуре и переписывался с мамой, которая с Чингизом уже жила во Фрунзе. Как-то я собрался в Донбасс по теме диссертации. Собирался поехать поездом утром, но, уходя из общежития, заглянул в почтовый ящик и обнаружил там письмо от матери. Я опаздывал на поезд, поэтому поехал на такси. После того как разместился в купе, достал письмо и начал читать. Мама писала об известии о гибели отца. 

— Что говорилось в том письме?

— Что отца расстреляли… После письма мне стало тяжело дышать. Я вышел из купе и начал вспоминать свои детские годы, как жили с отцом, гуляли с ним, и заплакал. Какая-то женщина спросила у меня, не из заключения ли я вышел. Мне тяжело было говорить, и я кивнул ей. А она начала рассказывать, что в жизни всякое бывает, нужно уметь это пережить и жить честно. Мне стало легче от ее добрых пожеланий. Когда она выходила из вагона, я помог ей спустить вещи. 

…Потом, когда наше государство обрело независимость, стало известно, что расстрелы произошли 5 и 8 ноября, тогда погибли 137 человек. Только при Акаеве (первый президент суверенного Кыргызстана. — Прим. ред.) перезахоронили их останки. 

— Не задумывались тогда, за что их все-таки расстреляли?

— Расстрел был связан не только с нашей республикой. По всему Советскому Союзу погибли миллионы людей. Наверное, Сталин думал, что они опасны, он боялся захвата власти. 

— А вы помните отца? Каким он был? Можете рассказать о самом ярком воспоминании?

— Когда мы жили в Москве, на летних каникулах отцу разрешали по работе выезжать в деревни с семьей. Мы жили там в простых избах, ели ржаной хлеб, в лесу собирали грибы, ягоды. Потом дома готовили из них что-то.  

— Вы с детства говорили на русском?

— Да, но немного понимали и кыргызский. Когда отец работал на юге областным руководителем, к нам каждое утро приходил узбекский мальчик и просил поесть. Мама передавала ему через нас хлеб. 

— А где Чингиз Торекулович научился так хорошо писать и говорить на кыргызском? 

— Это было позже, когда мы прибыли в Шекер. Там мы начали осваивать родной язык, к тому же Чингиз ходил в кыргызскую школу.

— Был ли языковой барьер в общении со сверстниками и вообще с односельчанами?

— Нет, мы все усваивали легко. Тогда в школу принимали с восьми лет, а мне было всего семь. Мама попросила, чтобы меня приняли в первый класс, и я начал учиться. Так и освоили язык с Чингизом. А в Кировке учились в русской школе, учителя очень хорошо относились к нам. Мы с Чингизом были отличниками, наши портреты висели на школьной доске. В нашем дворе жили и русские, и кыргызы, и татары. Поэтому было несложно выучить язык.

В августе перед началом учебного года вдруг пропало семь мальчишек от 12 до 15 лет. В том числе Чингиз. 3 дня искали их, а потом кто-то сказал, что мальчики ушли на войну и на вокзале просились, чтобы их отправили воевать. Родители поспешили вернуть их домой. 

— Наверное, влетело Чингизу от мамы?

— Нет, вроде. Кстати, среди этих семерых мальчишек были и русские, и кыргызы, и немцы. Такая вот идеологическая подготовленность. 

— Я слышал, что, когда вы работали почтальоном, еле спаслись от какого-то дезертира. 

— Когда началась война, зарплаты, которую получала мама, хватало на одну буханку. Положение семьи было тяжелое, поэтому мы переехали в село Манас, куда маму пригласили бухгалтером колхоза. Там мы собирали пшеницу, картошку, кукурузу. Жить стало легче. Жители села относились к нам с пониманием, помогали. Школьные учителя были добры к нам.

Когда мы переехали в село Жийде, от школы нас отделяла река Талас. Моста поблизости не было, приходилось добираться до ближайшего моста и снова подниматься вверх до школы уже по другому берегу. Бывало, в летнее время мы переплывали реку, а зимой приходилось переправляться через мост. В Жийде была почта, куда я после школы относил собранные письма. Так я совмещал учебу и работу почтальоном. 

Многим односельчанам я читал письма, потому что грамотой владели не все. Труднее всего было читать извещения о гибели. Многие даже стали опасаться моего прихода, боялись, что принесу плохую весть. Потом председатель мне велел плохие письма отдавать ему, мол, сам известит. 

— А как вы с почтой преодолевали реку Талас?

— На летних каникулах дали мне старую и хромую лошадь. Но на ней можно было перейти через реку. Со временем ей стало тяжело переходить воду, приходилось идти через мост. 

— Это большое расстояние. Не опасно было ездить между селами? 

— Был такой случай. Двоюродный брат, отца которого тоже расстреляли, жил с нами. Его вызвали в военкомат и стали готовить к отправке на фронт. Подготовка шла месяц, после чего новобранцы уходили на войну. Однажды родная сестра матери попросила меня отвезти брату продукты в военкомат. Пришел туда, а их, оказывается, увезли в горы, где проводились учения. Я решил вернуться с продуктами. Когда шел по ущелью, мне встретился какой-то здоровый парень. Он остановил меня и начал расспрашивать, откуда я и что несу. Потом схватился за сумку, а когда я попытался отнять, ударил меня. В это время мимо проезжала легковая машина. Увидев нас, люди остановились. Получается, они спасли меня. Потом довезли меня до села Жийде. 

Ближе к осени я поехал в Покровку на лошади за почтой. Кроме этого, забрал пособия. Когда возвращался, увидел того самого парня из ущелья, видимо, он был дезертиром. Узнав меня, он обрадовался. Я сделал вид, что направляюсь к нему. Но, когда приблизился, ударил камчой лошадь и быстро проскакал мимо. Он начал швырять мне вслед камни, но попал в лошадь, от чего она поскакала еще быстрее. Пройдя несколько километров, она споткнулась и упала в одну сторону, а я в другую. Кое-как добрался до Жийде и сдал кобылу. Утром узнал от охранника, что она отдала концы. Я до сих пор благодарен ей за то, что она успела меня спасти от того человека. 

— Сильно испугались, когда убегали?

— Да. Но главное, сохранил все деньги и письма. 

— Можете рассказать о своем брате Чингизе? Какое осталось самое яркое воспоминание о нем? 

— Самое яркое воспоминание — это то, что он стал известен своими произведениями. 

— Вы их все читали?

— Нет, но начальные все. Его герои — люди, с которыми мы жили и общались. 

— А вы могли поссориться с братом?

— Нет, мы не ссорились даже в детстве. Чингиз в Покровке окончил 7 классов, после поступил в Джамбул в зооветеринарный техникум. Потом поступил в сельхозинститут и получил высшее образование по специальности "ветеринар". 

— Вы внесены в список 2 000 выдающихся людей ХХ века. Это по докладу международного биографического центра Кембридж в Англии. Знали об этом?

— Я не припоминаю. 

— Вы автор 15 изобретений. Какое из них самое значимое для вас?

— Это крупное научное открытие об остаточных напряжениях в горных породах. 

— То есть до вас об этом явлении никто не знал?

— Я узнал, при каких ситуациях возникают горные удары. 

— О каком поступке в своей жизни больше всего жалеете? 

— Я ни о чем не жалею. Только в отдельных случаях, связанных с техническими явлениями. 

— Вы можете назвать себя счастливым человеком? 

— Нет из-за ситуации с отцом, у матери здоровье было подорвано. Нас было четверо детей, и ни кола, ни двора. Хорошо, что люди помогали, поддерживали нас. 

— Вы осознанно не пошли в политику?

— В политику официально не входил, но был приверженцем того, чтобы все законы соблюдались строго. 

— Скажите, когда ваша племянница Ширин стала депутатом, вы порадовались за нее?

— Я отнесся к этому просто, особой радости не ощутил, но и негативной реакции не было. Пускай работает, может, со временем станет государственным деятелем. 

— Почти 30 лет существует независимое государство Кыргызстан, но до сих пор больших сдвигов в экономике нет. Как думаете, почему? 

— У нас не выработана государственная политика для решения экономических, политических и социальных вопросов. Нужно уделить больше внимания Академии наук. Считаю, что основой развития общества должна быть наука. 

— Среди стран СНГ меньше всего выделяется на развитие науки у нас. Как вы к этому относитесь? 

— Негативно. Когда я стал президентом академии, сразу увеличил численность кадров. А сейчас она сократилась в три раза.

— К чему может привести нынешнее положение науки в Кыргызстане?

— Из всех президентов республики больше всего ее поддерживал Акаев. Академию наук нужно обеспечить материально и финансово. Этого нет. В результате наука не может определять стратегию развития Кыргызстана. 

— Если бы вы стали на пару дней президентом, что сделали бы в первую очередь?

— Я бы дал указание поставить жизнь республики на научную основу. Чтобы именно наука разбиралась в экономических, политических, социальных и международных вопросах. Наша стратегия развития не имеет глубокой научной основы. Связь с наукой у нас очень слабая.

— Есть ли у вас мечта? 

— Хотелось бы, чтобы наука стала основой развития Кыргызстана.